Из каждого уголка мира доносится один и тот же стон: «Все не так, как надо». А что нам надо? Видимо, более глубокого чувства общности. Под этим «не так, как надо» разные народы могут понимать совершенно разные «непорядки», однако тенденция одна и та же. И последствия сходны: те же самые акты вандализма против общественной собственности и преступность, особенно в среде молодого поколения.
Как австралийский абориген Элдер определил понятие «семья» [253]
«Вы, белые, не понимаете, что мы подразумеваем под семьей. Когда рождается ребёнок, он попадает к «матерям» — т. е. к матери, что вынашивала его, и всем ее сестрам, и всем ее тетушкам. Они должны кормить его и любить. Он также попадает и к «отцам», т. е. к своему настоящему отцу, всем его братьям и всем его дядюшкам. На их плечах лежит забота о нем и обучение. Все прочие дети в племени становятся его братьями и сестрами. Когда у ребенка только один отец и мать — вот это, по нашему мнению, в самом деле примитивно!»
…А у многих детей в западном обществе нет даже двух родителей! Вы представьте себе ту любовь, поддержку и заботу, какую бы они почувствовали в целой группе матерей и отцов!
Так мы что же, в самом деле примитивны, если считаем, что двух, а то и одного родителя для ребенка достаточно?
Рассмотрим разнообразие социумов и деградацию индивидуума: племя — клан — расширенная семья (состоящая из родственников разных поколений) — «атомарная» семья (в рамках одного поколения) — неполная семья — отдельный индивидуум — депрессивно или суицидально настроенный человек. Рискуя перейти к чрезмерному упрощению, получаем следующее: там, где раньше были племена, теперь у нас расширенные семьи; там, где раньше были расширенные семьи, теперь — атомарные семьи, а там, где были атомарные семьи, остались подавленные одиночки.
Чем более страна «развита», тем страшнее эта тенденция. Например, в США и в Северной Европе в первой половине прошлого века расширенная семья еще считалась нормой. К середине века стали предпочитать атомарную семью. Сегодня же «средняя ячейка общества» в США и Северной Европе уже передвинулась от атомарной семьи к более простому варианту и колеблется между неполной семьей и депрессивно или суицидально настроенным одиночкой.
Что самое непонятное, так это то, что подобная тенденция, пусть и в разной степени, наблюдается чуть ли не повсюду на планете Земля.
В Италии, например, всего лишь десять лет назад правильной la famiglia считалась расширенная семья из 60, а то и 80 человек, которая включала, конечно, несколько поколений: дедушек, родителей, детей, дядьев и теток, двоюродных братьев и сестер, племянниц и других родственников по браку. Теперь эта норма сдвинулась по направлению к атомарной семье, особенно в более «продвинутой», северной части страны. По той же тропе идут и другие южноевропейские и латиноамериканские культуры.
От Коги в Колумбии и до Чипибо в перуанской сельве, и от индейцев Хот, что живут в Аризоне, — повсюду можно услышать одни и те же сетования стариков: молодежь теряет связь с племенем. Молодые живут в маленьких группах или даже только в среде ближайших родственников. Они поступают «как белые»!
Эту деградацию общества аналитики, в зависимости от их возраста и политических убеждений, называют «ценой прогресса» или «признаком упадка морали». Что же это за «прогресс», который ведет к разложению? И почему распад общества столь повсеместен: разве это заразная болезнь? Нет, болезнью тут ничего объяснить нельзя; так не следует ли подумать, что у всех этих случаев может быть более глубокая общая причина?
Что бы это могло быть?
Прежде чем разбираться, почему и как общество разрушается, мы должны посмотреть, как оно создавалось.
Из всех наук, изучающих общественное устройство, наиболее полезные сведения дает антропология. Так вот, антропологи обнаружили, что сообщество возникает отнюдь не из-за близости проживания людей — иначе бы 200-квартирная высотка в большом городе уже бы создавала сообщество. Общий язык, религия, культура, даже кровь автоматически тоже не способствуют созданию сообщества. Все эти факторы играют вторичную роль в процессе, но главным остается то, что сообщество основано на взаимном обмене подарками [254] .
Если сообщество было бы тканью, чем была бы отдельная нить? Или применим другую метафору: если бы сообщество было молекулой, чем был бы один из составляющих ее атомов?
Экономика подарков как искусство эволюционного выживания общества
По мнению антрополога Стэнли Эмброуза из университета штата Иллинойс, практика приношения даров есть самая древняя форма социальной безопасности. «Общественные связи, основанные на приношении даров, могли помочь людям в трудные времена, что было особенно важно во враждебной и непредсказуемой природной среде». Охотники-собиратели из Кении даже сегодня создают такие связи, обмениваясь бусами из скорлупы страусовых яиц — подарками, помогающими обеспечить себе будущие удобства. А возраст этой традиции обмена яичными бусами был установлен, когда доктор Эмброуз обнаружил в Кении в расселине под названием Энкапунэ-Я-Муто остатки мастерской по изготовлению этих бус, где находилось более шестисот фрагментов и готовых изделий, возраст которых превышал 40 тысяч лет!
«Это давало африканцам преимущество над неандертальцами, у которых, возможно, не было такой символической схемы социальной солидарности», — полагают ученые [255] .
Если вам нужна коробка гвоздей, вы идете в хозяйственный магазин и покупаете эту коробку. И ни вы, ни продавец хозмага не ожидаете какого-либо дальнейшего взаимообмена хоть чем-то. Продавец не чувствует за собой никаких обязательств, и вы тоже не ждете, что он станет, например, клиентом вашей парикмахерской. Это одна из главных причин, по которой денежный обмен настолько эффективен: каждая операция сама по себе. Но на этом «самом по себе» не было основано ни одного сообщества!
А теперь предположим, что когда вы опять пошли покупать гвозди, го вдруг увидели соседа, сидящего у себя на крыльце. «Куда идешь?» — спрашивает сосед. И вы говорите ему, что за гвоздями, а он отвечает: «О! Я как раз на днях купил шесть коробок. Возьми одну, и все дела».
И он даже деньги у вас брать отказывается.
Давайте разберемся, что произошло.
С чисто материальной точки зрения в обоих случаях вы оказываетесь с гвоздями. Но антрополог, пожалуй, отметит, что во втором случае дело этим не ограничилось. Ведь отныне, когда бы вы ни встретили этого соседа, вы обязательно его поприветствуете. А если однажды в субботу вечером он позвонит вам в дверь и даже не попросит, а просто попечалится, что забыл купить масло, вы с большой охотой поделитесь с ним своим. Короче, подарить коробку гвоздей — значит сделать шаг к созданию сообщества. Купить гвозди — нет.
Коммерческая операция есть закрытая система: гвозди против денег. А подарок, наоборот, система открытая. Акт дарения создает в этой «операции» некий дисбаланс, который предполагает какое-либо продолжение. Сам процесс обмена через подарок создает нечто, чего никогда и никак не может создать денежный обмен: в полотно сообщества вплетается новая нить.
Доказательств того, что акты дарения и факты возникновения сообществ — процесс единый, масса. Их документально фиксировали во всем мире и во все времена.
Странно, что мне понадобился антрополог, чтобы заметить связь между подарками и построением сообщества. Сама этимология этого слова, пришедшего из латинского языка — communitas, могла бы и быстрее, и более наглядно показать эту связь, и для этого бы не потребовалось всех этих раскопок и тяжелого труда антропологов. Слово сообщество (communitas) происходит от двух латинских слов: сит (вместе) и munus (подарок), и отсюда соответствующий глагол типеге — давать. Следовательно, communitas (сообщество) означает «давать, дарить что-то друг другу». Еще проще: отдавать даром, бесплатно.